Любовь марины цветаевой и сергея эфрона. Розовый сердолик марины цветаевой

18 мая 1911 года в жизни великой русской поэтессыМарины Цветаевой произошла судьбоносная встреча. В этот день она приехала в Коктебель к поэту Максимилиану Волошину и впервые встретила Сергея Эфрона, ставшего в начале следующего года ее мужем.

18-летняя Марина искала на берегу моря красивые камни, 17-летний Сергей подошел и начал ей помогать. Огромные, «венецианские» глаза. Аквамарин и хризопраз. Глаза в пол-лица, черные густые волосы. Марина посмотрела в эти огромные глаза с неправдоподобно длинными ресницами и подумала: «Если он найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж».

Крупный розовый сердолик был найден и подарен. Это была любовь с первого взгляда. Они нашли друг в друге столько интересного, что не расставались все два месяца, которые провели в Коктебеле, а в январе 1912 года состоялась свадьба Марины и Сергея Эфрона. До этого у Марины были «совместные» с младшей сестрой Асей влюбленности – сначала в поэта-символиста Льва Кобылинского, писавшего под псевдонимом Эллис, которого сестры прозвали Чародеем, потом в филолога и переводчика Владимира Нилендера. Но это все было детское, ненастоящее, мимолетное…

Сергей был на год моложе Марины. Так же, как и сама Цветаева, в раннем детстве он лишился матери, к тому же не отличался богатырским здоровьем. Семьи Марины и Сергея не были похожи и близки друг другу ни по духу, ни по убеждениям, но Цветаева, на первом этапе знакомства, искренне восхищалась Эфроном.

«Если бы Вы знали, какой это пламенный, великодушный, глубокий юноша! – писала она в письме к известному критику и философу В.В. Розанову. – Мы никогда не расстанемся. Наша встреча – чудо! ».

Он представлялся ей идеалом, явлением другого века, безупречным рыцарем. Современники говорили о его благородстве, несомненной порядочности, человеческом достоинстве и безукоризненном воспитании. Однако многие исследователи жизни и творчества Цветаевой, напротив, считали Эфрона слабым, безвольным, не слишком умным и бесталанным дилетантом, рано осиротевшим мальчиком, которому просто льстило внимание такой девушки, как Марина. Такой человек никогда не смог бы стать ей мужем и опорой в традиционном понимании этого слова. Другое дело, что у Великого Поэта, раз он родился женщиной, в принципе не могло быть ничего «обыкновенного» и «традиционного»! Она ждала от него чудес. Не обмануть это ожидание – стало главным девизом и целью жизни Сергея Эфрона на долгие годы.

В том же году у них родилась дочь, которую Марина, вопреки желанию мужа, назвала мифологическим именем Ариадна. Аля росла необыкновенной девочкой – писала стихи, вела дневники, поражающие своей недетской глубиной. «Мой домашний гений», – называла ее Марина. Если в детстве главным человеком для Али была мать, то, повзрослев, уже в эмиграции, она отойдет от матери и сблизится с отцом. Разделит его любовь к советской России и первой из семьи вернется из Франции на Родину – себе на погибель.

Первые совместные годы были безоблачными. Цветаева окружила Сергея какой-то даже чрезмерной заботой. Он переболел чахоткой, и Марина заботилась о его здоровье, писала его сестре отчеты о том, сколько бутылок молока он выпил и сколько яиц съел. Марина заботилась о Сергее, как мать: он был еще гимназистом, и когда родилась их старшая дочь, Аля, экстерном сдавал экзамены за восьмой класс.

Что интересно, на «Вы» они были всю жизнь. Сквозь войны, чужие кухни, нищий быт, в лохмотьях – но на «Вы». На высоте, однажды взятой и удержанной вопреки всему. В этом «Вы» была не отчужденность, а близость. Цветаева была на «ты» с Пастернаком, он был далеко. Сережа был вечно рядом,и поэтому только «Вы».

Что это были за отношения, красноречиво рассказывают письма, написанные друг другу в разные периоды жизни:

С. Эфрон: «День, в который я Вас не видел, день, который я провел не вместе с Вами, я считаю потерянным» .

М. Цветаева: «С сегодняшнего дня – жизнь. Впервые живу. Мой Сереженька! Если от счастья не умирают, то, во всяком случае – каменеют. Только что получила Ваше письмо. Закаменела. Не знаю с чего начать: то, чем и кончу: моя любовь к Вам» .

С. Эфрон: «Мой милый друг, Мариночка, сегодня получил письмо от Ильи Эренбурга, что вы живы и здоровы. Прочитав письмо, я пробродил весь день по городу, обезумев от радости. Что мне писать Вам? С чего начать? Нужно Вам сказать много, а я разучился не только писать, но и говорить. Я живу верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни. Живите! Я ничего от Вас не буду требовать — мне ничего не нужно, кроме того, чтобы Вы были живы. Берегите себя, заклинаю Вас... Храни Вас Бог. Ваш Сергей» .

М. Цветаева: «Если вы живы, если мне суждено еще раз с вами увидеться, – слушайте! Когда я Вам пишу. Вы – есть, раз я Вам пишу! Если Бог сделает чудо – оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака...» .

Эфрон сразу же становится романтическим героем поэзии Цветаевой. С ним связаны и посвящены ему более двадцати стихотворений, которые, на взгляд литературных критиков и исследователей, абсолютно лишены эротики. Это вовсе не любовная лирика, даже, как бы, не лирика, посвящённая женщиной любимому мужчине.

Я с вызовом ношу его кольцо!

– Да, в Вечности – жена,

Не на бумаге! –

Чрезмерно узкое его лицо

Подобно шпаге.

…В его лице я рыцарству верна,

– Всем вам. Кто жил и умирал без страху! –

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху.

Началась война, и Эфрон попытался записаться на фронт добровольцем. Его не взяли: медкомиссия видит на легких следы туберкулезного поражения, и тогда он отправляется на фронт на санитарном поезде. Потом ему удалось поступить в юнкерское училище. После революции Сергей воевал на стороне Белой Армии. Два года Марина ничего не слышала о муже, и не знала даже, жив ли он.

Марину мучила тревога, тяжелые мысли о муже изводили ее. И со всем этим ей надо было жить, выживать в голодной послереволюционной Москве.

Прошел еще один страшный год, и Илья Эренбург нашел Эфрона в Праге. Марина выхлопотала заграничный паспорт, взяла Алю и уехала к мужу. Три года они жили в Чехии. Сергей учился в Каровом университете, Марина с Алей снимали комнату в пригороде Праги. И вскоре у них родился сын, Мур. Семья переехала в Париж. Эфрон стал все чаще поговаривать о своем желании вернуться на родину. Он начал думать, что его участие в Белом Движении было продиктовано ложным чувством солидарности, что эмигранты во многом виноваты перед оставленной ими страной… Эти рефлексии привели его к сотрудничеству с советскими органами. В парижском Союзе возвращения на родину он стал одним из лидеров, участвовал в ряде сомнительных акций советских спецслужб… Дети тоже связывали свое будущее с Советским Союзом, даже Мур рвался в СССР.

Потом настал черед Эфрона — его разоблачили после одной неудачной операции, и он буквально бежал в СССР.

В этой семье Марина была единственной противницей возвращения: «там я невозможна». И она ни за что не вернулась бы, если б не муж.

Через несколько месяцев после возвращения из эмиграции арестовали Ариадну, а потом Сергея. Он ждал ареста — весь этот короткий период сопровождался для него сердечными приступами и паническими атаками. В эти дни Марина написала свое последнее произведение, продиктованное любовью к мужу — письмо к Берии, в котором умоляет «во всем разобраться», что прожила с мужем 30 лет и не встречала человека лучше, чем он…

Выясняется, что помощи ждать неоткуда. Мы предоставлены самим себе. Но никто, как по уговору, не говорит о безнадежности положения. Ведут себя так, словно в конечном успехе и сомневаться нельзя. А вместе с тем ясно, что не сегодня-завтра мы будем уничтожены. И все, конечно, это чувствуют.

Для чего-то всех офицеров спешно сзывают в Актовый зал. Иду. Зал уже полон. В дверях толпятся юнкера. В центре - стол. Вокруг него несколько штатских - те, которых мы вели из городской думы. На лицах собравшихся - мучительное и недоброе ожидание.

На стол взбирается один из штатских.

Кто это? - спрашиваю.

Господа! - начинает он срывающимся голосом. - Вы офицеры и от вас нечего скрывать правды. Положение наше безнадежно. Помощи ждать неоткуда. Патронов и снарядов нет. Каждый час приносит новые жертвы. Дальнейшее сопротивление грубой силе - бесполезно. Взвесив серьезно эти обстоятельства, Комитет общественной безопасности подписал сейчас условия сдачи. Условия таковы. Офицерам сохраняется присвоенное им оружие. Юнкерам оставляется лишь то оружие, которое необходимо им для занятий. Всем гарантируется абсолютная безопасность. Эти условия вступают в силу с момента подписания. Представитель большевиков обязался прекратить обстрел занятых нами районов с тем, чтобы мы немедленно приступили к стягиванию наших сил.

Кто вас уполномочил подписать условия капитуляции?

Я член Временного Правительства.

И вы как член Временного правительства считаете возможным прекратить борьбу с большевиками? Сдаться на волю победителей?

Я не считаю возможным продолжать бесполезную бойню, - взволнованно отвечает Прокопович.

Исступленные крики:

Позор! - Опять предательство. - Они только сдаваться умеют! - Они не смели за нас подписывать! - Мы не сдадимся!

Прокопович стоит с опущенной головой. Вперед выходит молодой полковник, георгиевский кавалер, Хованский.

Господа! Я беру смелость говорить от вашего имени. Никакой сдачи быть не может! Если угодно, - вы, не бывшие с нами и не сражавшиеся, вы - подписавшие этот позорный документ, вы можете сдаться. Я же, как и большинство здесь присутствующих, - я лучше пущу себе пулю в лоб, чем сдамся врагам, которых считаю предателями Родины. Я только что говорил с полковником Дорофеевым. Отдано приказание расчистить путь к Брянскому вокзалу. Драгомиловский мост уже в наших руках. Мы займем эшелоны и будем продвигаться на юг, к казакам, чтобы там собрать силы для дальнейшей борьбы с предателями. Итак, предлагаю разделиться на две части. Одна - сдается большевикам, другая прорывается на Дон с оружием.

Речь полковника встречается ревом восторга и криками:

На Дон! - Долой сдачу! Но недолго длится возбуждение. Следом за молодым полковником говорит другой, постарше и менее взрачный.

Я знаю, господа, то, что вы от меня услышите, вам не понравится и, может быть, даже покажется неблагородным и низменным. Поверьте только, что мною руководит не страх. Нет, смерти я не боюсь. Я хочу лишь одного: чтобы смерть моя принесла пользу, а не вред родине. Скажу больше - я призываю вас к труднейшему подвигу. Труднейшему, потому что он связан с компромиссом. Вам сейчас предлагали прорываться к Брянскому вокзалу. Предупреждаю вас - из десяти до вокзала прорвется один. И это в лучшем случае! Десятая часть оставшихся в живых и сумевшая захватить ж.-дорожные составы, до Дона, конечно, не доберется. Дорогой будут разобраны пути или подорваны мосты, и прорывающимся придется где-то далеко от Москвы либо сдаться озверевшим большевикам и быть перебитыми, либо всем погибнуть в неравном бою. Не забудьте, что и патронов у нас нет. Поэтому я считаю, что нам ничего не остается, как положить оружие. Здесь, в Москве, нам и защищать-то некого. Последний член Временного правительства склонил перед большевиками голову. Но, - полковник повышает голос, - я знаю также, что все, находящиеся здесь - уцелеем или нет, не знаю, - приложат всю энергию, чтобы пробираться одиночками на Дон, если там собираются силы для спасения России.

Полковник кончил. Одни кричат:

Пробиваться на Дон всем вместе! Нам нельзя разбиваться!

Другие молчат, но, видно, соглашаются не с первым, а вторым полковником.

Я понял, что нить, которая нас крепко привязывала одного к другому - порвана и что каждый снова предоставлен самому себе.

Ко мне подходит прап. Гольцев. Губы сжаты. Смотрит серьезно и спокойно.

Ну что, Сережа, на Дон?

На Дон, - отвечаю я.

Он протягивает мне руку, и мы обмениваемся рукопожатием, самым крепким рукопожатием за мою жизнь.

Впереди был Дон

Оставлен Кремль. При сдаче был заколот штыками мой командир полка - полковник Пекарский, так недавно еще бравший Кремль.

Училище оцеплено большевиками. Все выходы заняты. Перед училищем расхаживают красногвардейцы, обвешанные ручными гранатами и пулеметными лентами, солдаты…

Когда кто-либо из нас приближается к окну, - снизу несется площадная брань, угрозы, показываются кулаки, прицеливаются в наши окна винтовками. Внизу, в канцелярии училища, всем офицерам выдают заготовленные ранее комендантом отпуска на две недели. Выплачивают жалованье за месяц вперед. Предлагают сдавать револьверы и шашки.

В 30-е годы Эфрон начал работать в «Союзе возвращения на родину», а также сотрудничать с советскими спецслужбами, — с 1931 г. Сергей Яковлевич являлся сотрудником Иностранного отдела ОГПУ в Париже. Использовался как групповод и наводчик-вербовщик, лично завербовал 24 человека из числа парижских эмигрантов. Нескольких завербованных им эмигрантов — Кирилла Хенкина, в частности, — он помог переправить в Испанию для участия в гражданской войне. Согласно одной из версий, Эфрон был причастен к убийству Игнатия Рейсса (Порецкого) (сентябрь 1937 г.), советского разведчика, который отказался вернуться в СССР.

В октябре 1937 спешно уехал в Гавр, откуда пароходом — в Ленинград. По возвращении в Советский Союз Эфрону и его семье была предоставлена государственная дача НКВД в подмосковном Болшево. Первое время ничто не предвещало беды. Однако вскоре после возвращения Марины Цветаевой была арестована их дочь Ариадна. Ариадна провела 8 лет в исправительно-трудовых лагерях и 6 лет в ссылке в Туруханском районе и была реабилитирована в 1955 году.
Сергей Эфрон был обречен. Он слишком много знал о деятельности советской разведки за рубежом. Он нужен был НКВД во Франции, но совсем не нужен был в Советской России. Кроме того, началась война. Дивизии вермахта приближались к Москве, захватывая один город за другим. Нельзя было исключить вероятность, что уже к середине осени немцы возьмут Москву (вспомним, что по плану «Барбаросса» парад победы на Красной площади должен был состояться 7 ноября). Высокие чины из советских спецслужб отчаянно боялись, что Сергей Эфрон может оказаться в руках гестаповцев и что те окажутся удачливее (или многоопытнее) в выбивании показаний. А Эфрон, бывший одним из руководителей резидентуры НКВД во Франции, начиная с 1931 года, расскажет о работе парижской резидентуры.
Конец его был предрешен… Увы, таковы законы реальной политики. Разведки всех стран мира в подобных ситуациях поступали так. Не понимать это мог только безнадежный романтик, вечный доброволец, человек чести, рыцарь, неизвестно как попавший в ХХ век Сергей Эфрон…
Ещё в 1929 году, увлекшись кинематографией, он снялся однажды в немом фильме «Мадонна спальных вагонов», где сыграл белогвардейца, оказавшегося в большевистской тюрьме и приговоренного к расстрелу. Два дюжих солдата заходят в камеру. Эфрон пятится в угол, закрывает глаза руками, сопротивляется. Солдаты его бьют и тащат к выходу. Чем не пророчество о том, что произойдет через 12 лет?
На самом деле Эфрон умирал не так, как его герой на киноэкране. Он был измучен непрекращающимися допросами и избиениями. Он перенес инфаркт и постоянно испытывал боли в сердце. На почве тяжелого психического потрясения, усугубленного издевательствами, у Сергея начались галлюцинации: он слышал голоса. Ему всё время чудился голос Марины, ему казалось, что она тоже здесь, в тюрьме.
Он пытался покончить с собой, но палачи и тюремные врачи не дали. Осенью 1941 года расстреливали уже не Сергея Эфрона, а полутруп, который и сам бы умер через пару месяцев. Вероятнее всего, Эфрон даже не понимал, что с ним происходит, и кто он такой, когда за ним пришла расстрельная команда. Жизнь, как всегда, оказалась страшнее и непригляднее кино.
Эфрон любил свою Родину, и когда она называлась Российская империя, и когда она стала называться СССР. Он готов был пострадать и умереть за нее - и пострадал и умер. Он был готов перенести за нее позор и поношения со стороны тех, кого уважал, с кем дружил, с кем рядом жил - и перенес. Он, сам того не желая, принес ей в жертву и тех, кого любил, больше самого себя - дочь и жену. Свой невыносимо трагический путь он прошел до конца.
Следствие по делу Эфрона официально было закончено 2 июня 1940 года — в этот день он подписал протокол об окончании следствия. Но фактически допросы продолжались. Через неделю из Эфрона удалось выбить показания, что он был шпионом французской разведки и что его завербовали при вступлении в масонскую ложу. Лучше не будем себе представлять, как удалось получить такие признания. Не всякая психика может выдержать даже описание того, что происходило. Что же говорить о больном физически, а тогда уже и психически Эфроне?
На закрытом судебном заседании Военной Коллегии Верховного Суда подсудимый Андреев-Эфрон сказал: «Виновным признаю себя частично, также частично подтверждаю свои показания, данные на предварительном следствии. Я признаю себя виновным в том, что был участником контрреволюционной организации «Евразия», но шпионажем я никогда не занимался. Я не был шпионом, я был честным агентом советской разведки. Я знаю одно, что, начиная с 1931 года, вся моя деятельность была направлена в пользу Советского Союза».
Суд удалился на совещание. (Соблюдали-таки, сволочи, формальности!) После чего был вынесен приговор: Эфрона-Андреева Сергея Яковлевича подвергнуть высшей мере наказания — расстрелу. Обжалованию приговор не подлежал. Но был приведен в исполнение только 16 октября 1941 года, когда немцы подходили к Москве.
Сергей Яковлевич Эфрон не дал никаких компрометирующих показаний ни на кого из тех, о ком его допрашивали...

Сергей Яковлевич Эфрон (11 октября 1893, Москва - 16 октября 1941, Москва) - публицист, литератор, офицер Белой армии, марковец, первопоходник, евразиец, агент НКВД. Муж Марины Цветаевой, отец трёх её детей.

Биография

Сергей Яковлевич Эфрон родился в семье народовольцев Елизаветы Петровны Дурново (1855-1910), из известного дворянского рода, и Якова Константиновича (Калмановича) Эфрона (1854-1909), из происходившей из Виленской губернии еврейской семьи. Племянник прозаика и драматурга Савелия Константиновича (Шееля Калмановича) Эфрона (литературный псевдоним С. Литвин; 1849-1925).

Из-за ранней смерти родителей до наступления совершеннолетия у Сергея был опекун. Окончил знаменитую Поливановскую гимназию, учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Писал рассказы, пробовал играть в театре у Таирова, издавал журналы, а также занимался подпольной деятельностью.

После начала Первой мировой войны, в 1915 году поступил братом милосердия на санитарный поезд; в 1917 году закончил юнкерское училище. 11 февраля 1917 командирован в Петергофскую школу прапорщиков для прохождения службы. Через полгода зачислен в 56-й пехотный запасной полк, учебная команда которого находилась в Нижнем Новгороде.

В октябре 1917 году участвует в боях с большевиками в Москве, затем - в Белом Движении, в Офицерском генерала Маркова полку, участвует в Ледяном походе и обороне Крыма.

В эмиграции

Осенью 1920 года в составе своей части эвакуируется в Галлиполи, затем переезжает в Константинополь, в Прагу. В 1921-1925 - студент философского факультета Пражского университета. Член русской студенческой организации, союза русских писателей и журналистов.

Вскоре после эмиграции Эфрон стал испытывать ностальгию по России, желание вернуться на родину становилось всё сильнее. В Праге Сергей Яковлевич организует Демократический союз русских студентов и становится соредактором издаваемого Союзом журнала «Своими путями», участвует в развитии евразийского движения, получившего широкое распространение среди российской эмиграции как альтернатива коммунизму. Сергей Яковлевич примыкал к левой части движения, которая, по мере углубления раскола евразийства все лояльнее относилась к советскому строю.

В 1926-1928 годах в Париже Эфрон работал соредактором близкого к евразийству журнала «Вёрсты».

В 1927 году Эфрон снялся во французском фильме «Мадонна спальных вагонов» (режиссёры Марко де Гастин и Морис Глэз), где сыграл роль заключённого-смертника в Батумской тюрьме, которая длилась лишь 12 секунд и во многом предвосхитила его собственную дальнейшую судьбу.

С 29 мая 1933 года - член парижской масонской ложи «Гамаюн». Исключён из ложи 8 ноября 1937 года после похищения генерала Миллера.

В 30-е годы Эфрон начал работать в «Союзе возвращения на родину», а также сотрудничать с советскими спецслужбами, - с 1931 года. Сергей Яковлевич являлся сотрудником Иностранного отдела ОГПУ в Париже. Использовался как групповод и наводчик-вербовщик, лично завербовал 24 человека из числа парижских эмигрантов. Нескольких завербованных им эмигрантов - Кирилла Хенкина, в частности, - он помог переправить в Испанию для участия в гражданской войне. С 1935 года жил в Ванве около Парижа.

Согласно одной из версий, Эфрон был причастен к убийству Игнатия Рейсса (Порецкого) (сентябрь 1937 года), советского разведчика, который отказался вернуться в СССР. Но слухи были опровергнуты и он был оправдан.

В СССР

В октябре 1937 спешно уехал в Гавр, откуда пароходом - в Ленинград. По возвращении в Советский Союз Эфрону и его семье была предоставлена государственная дача НКВД в подмосковном Болшево. Первое время ничто не предвещало беды. Однако вскоре после возвращения Марины Цветаевой была арестована их дочь Ариадна.

Арестован НКВД 10 ноября 1939 года. В ходе следствия Эфрона разными способами (в том числе с помощью пыток - например, помещение зимой в холодный карцер) пытались склонить к даче показания на близких ему людей, в том числе на товарищей из «Союза возвращения», а также на Цветаеву, однако он отказался свидетельствовать против них. Осужден Военной Коллегией Верховного Суда СССР 6 августа 1941 года по ст. 58-1-а УК к высшей мере наказания. Был расстрелян 16 октября 1941 года на Бутовском полигоне НКВД в составе группы из 136 приговоренных к высшей мере наказания заключенных, спешно сформированной в целях «разгрузки» тюрем прифронтовой Москвы.

Ирины и Георгия (Мура). Российский публицист , литератор , офицер Белой армии , марковец , первопоходник , евразиец , агент НКВД .

Биография

Сергей Яковлевич Эфрон родился в семье народовольцев Елизаветы Петровны Дурново (1855-1910), из известного дворянского рода, и Якова Константиновича (Калмановича) Эфрона (1854-1909), из происходившей из Виленской губернии еврейской семьи . Племянник прозаика и драматурга Савелия Константиновича (Шееля Калмановича) Эфрона (литературный псевдоним С. Литвин; 1849-1925) .

Из-за ранней смерти родителей до наступления совершеннолетия у Сергея был опекун . Окончил знаменитую Поливановскую гимназию , учился на историко-филологическом факультете Московского университета . Писал рассказы, пробовал играть в театре у Таирова , издавал журналы, а также занимался подпольной деятельностью.

В эмиграции

В СССР

Арестован НКВД 10 ноября 1939 года. В ходе следствия Эфрона разными способами (в том числе с помощью пыток - например, помещение зимой в холодный карцер) пытались склонить к даче показания на близких ему людей, в том числе на товарищей из «Союза возвращения», а также на Цветаеву, однако он отказался свидетельствовать против них . Осужден Военной Коллегией Верховного Суда СССР 6 августа 1941 года по ст. 58-1-а УК к высшей мере наказания. Был расстрелян 16 октября 1941 года на Бутовском полигоне НКВД в составе группы из 136 приговоренных к высшей мере наказания заключенных, спешно сформированной в целях «разгрузки» тюрем прифронтовой Москвы.

Семья

Брат - Пётр Яковлевич Эфрон (1881-1914) - актёр, член партии эсеров (его жена - танцовщица Вера Михайловна Равич).
Сестра - Анна Яковлевна Трупчинская (1883-1971) - педагог.
Сестра - Елизавета Яковлевна Эфрон (1885-1976) - театральный режиссёр и педагог, хранительница архива семей Цветаевых и Эфрон.
Сестра - Вера Яковлевна Эфрон (1888-1945) - актриса Камерного театра (1915-1917), библиотекарь, жена правоведа Михаила Соломоновича Фельдштейна (1884-1939), профессора МГУ и Института народного хозяйства им. К. Маркса, сына писательницы Р. М. Хин . Их сын - биолог Константин Михайлович Эфрон (1921-2008), деятель природоохранного движения в СССР, председатель секции Охраны природы Московского общества испытателей природы.
Брат - Константин Яковлевич Эфрон (1898-1910).
Двоюродный брат - видный советский дерматовенеролог, профессор Никита Савельевич Эфрон .
Жена - Марина Ивановна Цветаева (1892-1941) - русская поэтесса, прозаик, переводчица, одна из крупнейших поэтов XX века.

Ариадна Сергеевна Эфрон (1912-1975) - дочь, переводчица прозы и поэзии, мемуарист, художница, искусствовед, поэтесса
Ирина Сергеевна Эфрон (13.04.1917-15 (16?).02.1920) - дочь (умерла от заброшенности и голода в Кунцевском детском приюте).
Георгий Сергеевич Эфрон («Мур») (01.02.1925-.07.1944) - сын (погиб на фронте; по данным ОБД «Мемориал», похоронен в братской могиле в г. Браслав Витебской области, Беларусь). Опубликованы его дневники (03.1940-08.1943).

Библиография

Эфрон С. Детство. Рассказы. - М.: Оле-Лукойе, 1912.

Напишите отзыв о статье "Эфрон, Сергей Яковлевич"

Литература

Виталий Шенталинский «Марина, Ариадна, Сергей», Новый мир , № 4 1997
Ирина Чайковская «Алмазный венец Цветаевой», Чайка , № 10-11 (21-22) 2004
Эфрон С. «Детство», Книга рассказов. М., 1912 г.
Дядичев Владимир , Лобыцын Владимир . Доброволец двух русских армий: военная судьба Сергея Эфрона, 1915-1921 годы. - М .: Дом-музей Марины Цветаевой , 2005. - 139 с.

Ссылки

Примечания

См. также

Отрывок, характеризующий Эфрон, Сергей Яковлевич

24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)